Второе южнославянское влияние — изменение письменной нормы русского литературного языка в сторону её сближения с южнославянскими нормами, происходившее в Московской Руси в период с XIV по XVI века.
Впервые вопрос об особенностях русской книжной традиции XIV—XVII веков ставит А. И. Соболевский. Он выделяет ряд изменений (в составе корпуса текстов, в оформлении страницы, в графике и орфографии, стилистические новации), резко отличающих восточнославянские рукописи этого периода от восточнославянских рукописей предыдущих эпох. Соболевский предполагает, что эти изменения произошли под влиянием болгарской письменной традиции и обозначает их термином «второе южнославянское влияние» (под первым южнославянским влиянием при этом подразумевается само создание русской письменности и формирование русской книжной традиции в кирилло-мефодиевский период)[1].
До 60-70-х гг. XX века вопрос о втором южнославянском влиянии остаётся дискуссионным. Отдельные исследователи вообще отрицают такое влияние южнославянских традиций на русский язык. В частности, Л. П. Жуковская, основываясь на материалах псковских рукописей XIV—XVII вв, характеризует изменения книжной традиции этого периода как собственно русское явление — как сознательную попытку архаизировать письменность[2]. Похожего мнения придерживается и Б. А. Успенский: в его интерпретации второе южнославянское влияние выступает как результат пурификаторской деятельности русских книжников — очищения старославянского языка от накопившихся разговорных элементов[3].
В конце 90-х — начале 2000-х появляются работы М. Г. Гальченко, опровергающие эту точку зрения. Гальченко связывает второе южнославянское влияние с культурными условиями эпохи и реконструирует распространение этого явления, возводя характерные для него особенности к болгарским источникам[4].
В XIV веке, с падением монголо-татарского ига, восстанавливаются тесные связи Руси с Болгарией, Византией, Афоном. Русская церковь при этом стремится нейтрализовать различия, накопившиеся за время изоляции: создаются новые монастыри, организованные по греческому образцу, то есть действующие на основании Иерусалимского устава (вместо традиционного Студийского). Для нужд этих монастырей русские паломники создают новые переводы богослужебных книг, а также некоторых ранее неизвестных на Руси текстов, в основном сочинений аскетического содержания.
Переписывая эти переводы и исправляя по их образцу уже переведенные книги, русские книжники начинают распространять новые языковые и оформительские нормы. В 10-20-х годах XV века тексты с признаками второго южнославянского влияния появляются на территории Центральной Руси, а ко второй половине века — в Новгороде, Пскове, Смоленске.
После XV века количество южнославянских элементов в русских текстах снижается, ряд черт уходит совсем. Формируется определённая орфографическая техника, регулирующая употребление новых заимствований. В таком виде русская книжная традиция сохраняется до XVIII века[4].
Минимальный набор признаков (встречается во всех рукописях со следами второго южнославянского влияния; сохраняется до XVIII века):
Расширенный набор признаков (встречается только в некоторых рукописях, в основном в сакральных текстах; рано утрачивается):
Формируется новый литературный стиль, получивший условное название «плетение словес». Он сочетает в себе до экзальтации повышенную эмоциональность, экспрессию, с абстрагированием, отвлеченностью богословской мысли.
Для этого стиля характерны:
В период второго южнославянского влияния в восточнославянской книжности закрепляется антистих — принцип орфографической дифференциации омонимов с помощью синонимичных элементов письма (дублетных букв и буквосочетаний, а также надстрочных знаков, знаков препинания).
Славянские книжники копируют принцип антистиха с соответствующего принципа византийской письменности, однако дают ему другое обоснование. Если в греческом византийского периода антистих возникает естественным образом — в написании просто сохраняются различия, которые потеряли фонетическую значимость, но отражают происхождение слова — то на славянской почве противопоставления устанавливаются искусственно и используются для предупреждения разночтений. Иными словами, греческий антистих опирается на этимологию, а славянский — на семантику.
Изменяется при заимствовании и сфера действия этого принципа. В греческом с помощью антистиха дифференцировались только омофоны. Славяне последовательно употребляют его для различения:
Впервые такой свод правил получает обоснование в трактате Константина Костенечского «О письменах». Посредством этого трактата принцип антистиха попадает на Русь (как в Московскую, так и в Юго-Западную), где становится основным принципом кодификации церковно-славянского языка и получает дальнейшее развитие во многочисленных рукописных сочинениях по орфографии («Книга, глаголемая буквы граммотичного учения», «Сила существу книжного письма», «Сила существу книжного писания», «Сказание о книжной премудрости» и др.) Из них принцип антистиха переходит в печатные грамматики — грамматику Лаврентия Зизания, Мелетия Смотрицкого и др.[6]
Второе южнославянское влияние.