Четвёртая власть (англ. Fourth Estate) — словосочетание, определяющее и саму прессу, и её влияние в социуме. Утверждается, что «журналисты обладают большой властью в обществе»[1]:
И осознание этой власти должно сочетаться со скромностью и чувством долга перед читателем. Во все времена они добивались признания благодаря высокому уровню точности и беспристрастности, а также благодаря соблюдению ими правил честной игры.
Первой, второй и третьей властями являются, соответственно, законодательная, исполнительная и судебная ветви власти[2].
Следует отметить, что термин «четвёртая власть» является лирическим и отражает лишь огромное влияние СМИ на общество. При этом СМИ не имеют реальной власти, так как не имеют законного права насильно принуждать к совершению какого-либо действия, например, к уплате штрафа.
Содержание |
Термин впервые употребил Томас Карлейль. Иногда авторство приписывают Жан-Жаку Руссо [3]. Первое печатное упоминание в современном смысле — Томасу Маколею. Оскар Уайльд упоминал «журнализм» в данном значении [4].
Из работы «Четвёртая власть как социологическая категория»[5]:
Воздействуя посредством массовой информации на общественное мнение как состояние массового сознания, массовые коммуникации способствуют тем самым наилучшей реализации целей субъектов социальных интересов. Этот факт послужил основанием возникновения термина «четвёртая власть», наделяющего массовые коммуникации некими особыми властными полномочиями.
В СССР термин употреблялся исключительно в отношении западной периодики, поскольку не существовало и не признавалось никакого разделения властей[6][7]. Впервые применительно к отечественной журналистике данное словосочетание употребил Евгений Додолев в газетах «Московский комсомолец» и «Московская правда» в 1986 году (в публикациях о таком явлении как гласность) [8].
Тот факт, что по официальной доктрине пресса не обладала самостоятельным влиянием и воспринималась лишь как инструмент коммунистической партии, не означает, что сами журналисты не ощущали собственную значимость[9].
Однако модель «четвёртой власти», в понимании советских журналистов, означала не совсем то, чему учат американских студентов в школах журналистского мастерства. В соответствии с имеющей глубокие исторические корни традицией масс-медиа они видели своей задачей не информирование публики или формирование достоверной картины реальности, но просвещение, агитацию и организацию масс во имя истинных ценностей и идеалов.[10]
Во всех учебниках советских времен авторы не забывали подчеркивать важность газет для пропагандистской системы, служивших её фундаментом и важнейшим носителем информации. Радио играло особую функцию повседневной организации реальности вокруг ритуалов, планирование и организация которых происходила централизованно. Известно, например, что вплоть до реформаторских восьмидесятых программы на радио начинались в шесть утра — и во многих гостиницах, общежитиях, коммунальных квартирах и даже жилищных комплексах радио нельзя было выключить, оно было неизбежно, как фабричный гудок.[11]
И в советские времена и сегодня пресса в России является не отдельной ветвью власти, а обслугой власти. Карьера Бориса Ельцина и Владимира Путина строились как манипуляция прессой и, особенно, телевидением ("зомбоящик") в противовес традиционным партийным институтам.
В современной России влияние СМИ на общество в качестве четвёртой власти иногда ставится под сомнение [7][12][13].
Тем не менее,[14]
пресса не без оснований ощущает себя таковой. Достаточно вспомнить Томаса Джефферсона, который сказал однажды, что если бы ему пришлось как гражданину выбирать жизнь с правительством без прессы или жизнь со свободной прессой, но без правительства, он выбрал бы последнее.
Бытует мнение, что журналистика является четвертой властью (если гипотетически предположить, что таковая возможна) тогда и только тогда, когда она не является самой собой[15].
В контексте глобализации некоторые эксперты называют власть прессы первой, а не четвёртой[16][17][18].
Четвёртая власть.